Многие из нас переживают за будущее своих детей и страшатся потерять близких и любимых. Но и сами по себе мысли о будущем уже вызывают у нас тревогу.

У многих из нас при мысли о собственном будущем невольно сжимается сердце. Нас всегда пугает то, что мы не знаем наверняка, а неизвестность подстегивает наше воображение.

Наши размышления о себе и будущем бессознательно связаны с «великой неизвестностью – смертью, про которую нельзя знать ни когда, ни как мы столкнемся с ней. Поэтому страх перед будущим универсален, архаичен и касается каждого из нас.

Но в то же время мы живем в обществе, где много поводов для самых разнообразных страхов, и эта реальность усиливает наши личные переживания. Рост заболеваний, связанный с постоянным стрессом, и увеличение потребления транквилизаторов и антидепрессантов, без которых все труднее обходиться жителям мегаполисов, подтверждают эту тенденцию.

Причина – в конфликте между нашим стремлением к успеху и несостоятельностью наших ценностных представлений, которые должны были бы помочь нам двигаться по этому пути. Жизненные ценности – это те точки опоры, которые «старшие» в широком смысле слова (отцы семейств, политики, учителя) воплощают своей жизнью, работой и передают нам.

Страх всегда больше издалека, он уменьшается при приближении. А значит, если научиться видеть и понимать глубинные причины наших страхов, то можно перестать бояться.

Большинство из нас опекает и контролирует детей гораздо больше, чем того требует здравый смысл. И делаем мы это потому, что воспринимаем окружающий мир враждебно , не доверяем ему и стремимся как можно дольше оттягивать контакт с ним наших детей. Тревога за них преследует родителей даже тогда, когда дети становятся взрослыми.

Кроме того, общество настойчиво внушает нам, что важно хорошо заботиться о своих детях. Давление этого стереотипа усиливается тем, что появление ребенка на свет в условиях общедоступной контрацепции и все более широкого применения ЭКО во многом зависит от нашего желания, то есть «он родится, если мы захотим, и тогда, когда мы захотим. Этим объясняется растущее чувство ответственности по отношению к детям, заставляющее нас забыть о том, что счастье другого человека не поддается нашему контролю.

На самом деле когда взрослые говорят, что боятся за будущее своих детей, они лишь выражают тревогу за собственное будущее. Кому-то непросто согласиться с этой мыслью, но это так. Опыт перестройки доказал, что семьи, где старшие могли опереться на младших, даже самые большие потери переживали легче.

Этот страх во многом имеет нарциссическую подоплеку. Всего того, что сами не успели или не смогли реализовать в жизни, многие родители ожидают от своих детей. И их неуспех воспринимают как собственное поражение. Больше того, стоит, например, подростку усомниться в том, что он хочет поступать в тот вуз, о котором не раз говорили родители, и взрослые моментально чувствуют сильное беспокойство.

С самого рождения в нас сосуществуют два противоположных влечения – к жизни и к смерти. Влечение к жизни выражается в потребности любви, в созидании.

Влечение к смерти – в агрессивных чувствах, разрушительных желаниях и действиях. Фрейд утверждал, что они не могут существовать друг без друга и что борьба между ними порождает все разнообразие явлений жизни человека. Не испытывая влечения к смерти, мы не можем ценить жизнь.

Так, подавляя свой гнев, агрессию, мы одновременно подавляем и способность любить. Поэтому наш страх за родителей и детей подпитывает любовь и привязанность к ним, страх перед катастрофами и войнами заставляет ценить мир и благополучие, страх заболеть дает возможность полнее и ярче проживать каждый отпущенный нам день.

Лишая нас беззаботности, страхи все-таки бывают полезны, потому что делают нас человечнее.

Оставить комментарий

Adblock
detector